– Они за это заплатят. И как заплатят!

– Я этого не хочу. Я хочу, чтобы ты отпустил меня.

Тебе я больше не нужна. Ведь в жертву принести уже некого.

– Ты в заблуждении, Андуина. Ты никогда не предназначалась для принесения в жертву. Пойдем со мной.

– Куда?

– В уединенное место, где ничего плохого тебя не ждет. – Он улыбнулся. – Совсем наоборот.

Ночью девочка закричала, и Галеад тотчас проснулся.

Встав с одеяла возле угасающего огня в очаге, он подошел к ней и взял на руки.

– Я здесь, маленькая. Не бойся.

– Муддер тод, – повторяла она снова и снова.

Жена Асты подошла к ним, кутаясь в одеяло. Встав на колени у постели, она несколько минут разговаривала с девочкой на языке, неизвестном Галеаду. Лицо девочки покрывала испарина, женщина вытерла его досуха, и Галеад уложил ее назад в постель. Она вцепилась в его тунику, глядя на него полными страха глазами.

– Фадер! Фадер!

– Я тебя не оставлю, – обещал он. – Обещаю.

Ее веки сомкнулись, и она уснула.

– Ты добр и ласков – большая редкость для воина, – сказала жена Асты, поднялась с постели, подошла к очагу, подбросила в него дров и раздула огонь. Галеад сел рядом с ней, подставляя себя разливающемуся теплу.

– Я нравлюсь детям, – сказал он. – Такое хорошее чувство!

– Меня зовут Карил.

– Галеад, – назвал он себя. – Ты давно живешь здесь?

– Я приехала из Рэции восемь лет назад, когда Аста заплатил выкуп моему отцу. Здесь хорошо, хотя мне не хватает гор. Что ты намерен сделать с девочкой?

– Сделать? Я думал оставить ее здесь, где о ней будут заботиться.

Карил улыбнулась мягкой печальной улыбкой.

– Ты сказал ей, что не оставишь ее. Она тебе поверила, и она совсем истерзалась. Ребенку не должно терпеть муки, которые перенесла она.

– Но я не смогу заботиться о ней. Я воин, и сейчас идет война.

Карил провела рукой по густым темным волосам.

В профиль ее лицо не выглядело миловидным, но в ней чувствовалась сила, придававшая ей благородную красоту.

– Ты обладаешь Зрением, правда, Галеад? – прошептала она, и у него по спине пробежала дрожь.

– Иногда, – признался он.

– Как и я. Здешние мужчины хотели присоединиться к готам, но я уговорила Асту выждать – знамения были очень странными. И вот пришел ты – человек с лицом не его собственным, но спасший сакского ребенка. Я знаю, ты за Утера. Но Асте я этого не сказала.

Знаешь почему?

– Нет.

– Потому что Аста тоже будет за Утера, прежде чем все это кончится. Он хороший человек, мой муж. А эти готы соблазнены злом. Аста созовет фиррд, когда убедится, что ты сказал правду. И сакские воины выступят против них.

– Без мечей? – сказал Галеад. – Утер ведь запретил саксам иметь оружие.

– Что такое меч? Орудие, чтобы рубить и колоть.

Мы, саксы, изобретательный народ, и наши воины научились сражаться топорами. Они выступят на помощь Кровавому королю.

– Ты думаешь, мы можем победить?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Но ты, Галеад, ты сделаешь много… и не мечом.

– Говори прямо, Карил. Я никогда не умел отгадывать загадки.

– Возьми девочку с собой. Ты должен повстречаться с женщиной – холодной, черствой женщиной.

Она – врата.

– Врата… куда?

– В этом я больше тебе ничем помочь не могу.

Девочку зовут Лектра, но мать называла ее Лекки.

– Но где мне найти для нее приют? Ты должна знать какое-нибудь место!

– Приюти ее в своем сердце, воин. Теперь она твоя дочь: она видит в тебе отца. Муж ее матери отправился в Рэцию служить Вотану, когда та еще носила Лекки, и девочка долгие годы ждала, что он вернется к ним, что она его увидит. В ее истерзанном уме ты – он и вернулся домой, чтобы заботиться о ней. Не думаю, что она выживет, если ты ее оставишь.

– Откуда ты все это знаешь?

– Знаю, потому что прикоснулась к ней, а ты знаешь, что я не лгу.

– Что она говорила, когда проснулась?

– Муддер тод? Мать умерла.

– А Фадер? Отец?

Карил кивнула.

– Дай мне руку.

– И ты узнаешь все мои тайны?

– Тебя это страшит?

– Нет, – ответил он, протягивая руку. – Но ты будешь думать обо мне хуже.

Она взяла его руку, несколько секунд просидела молча, потом отпустила ее.

– Приятных снов, Галеад, – сказала она, вставая.

– И тебе, госпожа.

– Теперь я усну спокойнее, – ответила она с улыбкой.

Он смотрел, как она направилась в глубину залы и скрылась в темной двери соседней комнаты. Лекки всхлипнула во сне. Галеад расстелил свое одеяло рядом с ней и лег. Она открыла глаза и прильнула к нему.

– Я здесь, Лекки.

– Фадер?

– Фадер, – подтвердил он.

Горойен была одна в своем покое без единого зеркала и вспоминала былые дни любви и величия. Кулейн.

Больше, чем любовник, больше, чем друг. Ей вспомнилось, как отец запретил ей видеться с этим воином и как она затрепетала, когда он крикнул ей, что приказал своим дружинникам найти его и убить. Тридцать лучших следопытов ее отца осенью отправились в горы. Вернулись восемнадцать. Они рассказали, что загнали его в ущелье, очень глубокое, а тут снег завалил перевалы…

Ни один человек не способен долго оставаться в живых в этой ледяной западне.

Поверив в смерть возлюбленного, Горойен перестала есть. Отец угрожал ей, высек ее, но не сумел сломить.

Медленно она теряла силы, и смерть почти настигла ее в ночь зимнего солнцеворота.

В полубреду, не в силах подняться с ложа, она не видела того, что произошло.

Во время пира в честь Поворота Зимы большая дверь распахнулась, и, пройдя через залу, Кулейн лак Фераг остановился перед таном.

– Я пришел за твоей дочерью, – сказал он, и сосульки в его темной бороде заискрились.

Несколько дружинников вскочили, обнажая мечи, но тан сделал им знак сесть.

– Почему ты думаешь, что сумеешь уйти отсюда живым? – спросил тан.

Кулейн обвел взглядом длинные столы, за которыми пировали дружинники, и засмеялся. Его презрение больно уязвило их всех.

– Почему ты думаешь, что не сумею? – возразил он.

Гневный рев раздался в ответ на дерзкий вызов, но вновь тан усмирил дружинников, подняв ладонь.

– Следуй за мной, – сказал он и повел воина туда, где лежала Горойен. Кулейн опустился на колени рядом с ложем, взял ее за руку, и она услышала его голос:

– Не оставляй меня, Горойен. Я здесь. Я всегда буду с тобой.

И она выздоровела, и они поженились. Но происходило это в дни перед гибелью Атлантиды, до того как Сипстрасси сделали их богами. И в последовавших веках у них обоих было много других возлюбленных, хотя в конце концов они всегда возвращались в священный приют взаимных объятий.

Что изменило их, спрашивала она себя. Власть? Бессмертие? Она родила Кулейну сына, хотя тогда он об этом не узнал, и Гильгамеш унаследовал искусство отца во владении оружием… почти в полную меру. К несчастью, он унаследовал надменность матери и полное отсутствие нравственных запретов.

Мысли Горойен обратились к последним годам. В довершение всех мерзостей она вернула Гильгамеша к жизни и взяла его в любовники. Чем обрекла себя гибели: Гильгамеш страдал редчайшим заболеванием крови, которое даже Сипстрасси излечить не могли. И больше одни лишь Сипстрасси не могли поддерживать ее бессмертия. Кровь и смерть удерживали ее в мире плоти.

И в те дни, как она и сказала Кормаку, в ней родилась ненависть к Кулейну, и она убила его вторую жену и дочь.

Но в самом конце, когда Кулейн лежал, умирая, после поединка с Гильгамешем, она отдала свою жизнь, чтобы спасти его, – обрекла себя этому вечному аду.

Теперь перед ней стоял очень простой выбор. Помочь Кормаку или уничтожить его? Все, что составляло разум былой Царицы-Ведьмы, требовало убрать мальчишку, семя Утера, который сам был семенем Кулейна через Алайду, его дочь. Семя ее погибели! Но ее сердце тянулось к юноше, который вошел в Пустоту ради любимой. Кулейн сделал бы то же.